|
ЛИСТКИ
№3, 1996
Владимир Микушевич, Даур Зантария, Дмитрий Чернышев, Вадим Агол, Алик Толчинский, Дмитрий Григорьев
ВЛАДИМИР МИКУШЕВИЧ
ЛОСЬ И Я Лес не лес, если только четыре ствола, не кора, не листва и не хвоя, — шерсть; на сваях мясистое небо за тучами цвета проталин. Запах потного мха. Лес не лес: вместо зимних небес над мохнатыми кочками лось. Друг на друга меняться. Не плоть от родительской плоти:
облик от облика. Выпь и камыш на болоте,
лось и я. Только в шкуре чужой выживают, когда браконьер на охоте. Землю ранней весной целовать не губами — копытом,
чтобы сразу трава, чтобы зелень в глаза следопытам; С толку сбитый, не знает он правил игры,
тот, кто кровь предпочел караваю коры; Всей своею листвою пульсирует в жилах осина;
Для сохатого люлька, для хищного зверя — трясина. Не восход, не закат, не сполох, не пожар, не костер —
Месяц в каждом зрачке, будто глубже не сыщешь озер. Ни собака, ни волк, ни читатель, ни пуля шальная не узнают меня;
ни в живом не узнают, ни в мертвом. В окровавленной туше меня мясники не узнают. Был он только что здесь. В электричке, в такси, в самолете,
запах потного мха, благовоние влюбчивой плоти.
И когда проклинают меня, и когда обнимают,
не боюсь я, пока меня за него принимают.
1971
ДАУР ЗАНТАРИЯ
АЙДУДУ Когда и выпить неохота
И некуда себя приткнуть,
В кафе заморской птицы входим,
Чтоб отдохнуть, чтоб отдохнуть. Там птица аглицкого званья
Поет, играет на трубе,
Но сострадания-вниманья
Нахально требует к себе. ...Стыдиться слез и прятать лица
Ни мне не надо, ни тебе.
Нам бы забиться и забыться,
А птица — только о судьбе. Лети туда, дурная птица,
Дурная птица айдуду,
Где люди могут насладиться,
Не спариваясь на ходу. Там эти трели вкуса стали
Для всех желанны и новы.
Они от отдыха устали —
Подай им боли и любви! А что по мне: ты, злая птица,
Все б тихо за морем жила.
А та, заморская, девица
За айдуду поутру шла.
ДМИТРИЙ ЧЕРНЫШЕВ
• • • — А ты знаешь: воробушек Лесбии
на самом деле —
это был голубой каменный дрозд.
А соловей японского императора —
просто камышовка?
— Нет.
Но ты спрятала смерть
в этой орнитологии. ВАДИМ АГОЛ • • • Абстрактных сверстников абстрактные слова
вещают, как из стереоколонки.
Здесь неуместен детский голос ломкий,
как слон в метро: вы трогали слона? Вы трогали хоть что-нибудь живое
последние 15—20 лет?
Привычка к смерти — дело наживное:
идешь, идешь — и пропадает след. • • • Любимый сон — паренье над землей,
невысоко, раскинув прямо руки.
И это — не технические трюки,
а просто тяжесть не торопится за мной.
Я — над землей, хоть высота мала.
И вечность, пусть недолго, но была.
АЛИК ТОЛЧИНСКИЙ
• • • Я выхожу на берег,
Где кто-то шел, беспечно рассыпая
Пригоршни кругляшей,
И много-много их попало в море,
И много их на берегу осталось. Не торопясь я соберу Кассиопею,
И дремлющий на дне Левиафан
Вздохнет и двинет плавниками.
ДМИТРИЙ ГРИГОРЬЕВ
БОЛЕЕТ СЫН Кошка на коленях —
символ уюта,
чайник на плите —
символ покоя.
Как бы мне вписаться в эту картину...
|
