  | 
									
									
									
									
 ГОЛОСА №2, 1997 
Александр Файнберг 
ВЕСЕЛАЯ БАЛЛАДА 
                                    А.Кедрину 
Голодный художник рисует жаркое.  
И кисть, как шумовка, поет под рукою,  
когда помидоры кармином он кроет  
и сажею мажет горячий казан.  
В картине под соусом мясо дымится.  
Он краску на мясо кладет, как горчицу.  
Пылает морковка, лучок серебрится.  
И это приятно голодным глазам.  
   
А сытый художник, скорбя и горюя,  
белилами пишет пустые кастрюли.  
И, с кремом жуя заварные рогули,  
он старый сухарь на столе создает.  
Рисует, стаканчик вина опрокинув,  
забвения пыль на порожних графинах.  
И кошка худущая смотрит с картины,  
как жарится в кухне его антрекот.  
   
Биограф и критик — две славных канальи —  
их творческий путь изучив досконально,  
явление это объявят нормальным,  
искусство и жизнь гармонично спаяв.  
И явится миру их вывод несложный,  
что личное в жизни художника ложно,  
что съедено, то воссоздать невозможно,  
поэтому каждый поґсвоему прав.  
   
В апрельской грязи до колен увязая,  
я эту балладу слагал на базаре.  
На толпы веселыми глядя глазами,  
стоял я, играя авоськой пустой.  
А рядом вздымала свой кузов машина.  
Биограф и критик грузили картины.  
Скрипела и хлопала дверь магазина.  
И пахло от луж настоящей весной. 
 
                    . . . 
Смертный толстяк и бессмертный кащей  
сели на травку, глядят на ручей.  
   
Смертный толстяк уплетает при этом  
хлеб да чеснок, да свиные котлеты.  
   
Око с усмешкой кося на соседа,  
смертный справляет победу обеда.  
   
Смертный жует. А бессмертный кащей  
молча сидит да глядит на ручей.  
   
НОЧЬ В ГОРАХ 
Бродит свет по арчовым урочищам.  
Опускаются скалы к реке.  
Смотрит с горных небес одиночество  
с полумесяцем в черном зрачке.  
   
ТАШКЕНТ. 1943 
Над мастерской сапожника Давида  
на проводах повис газетный змей.  
Жара. По тротуару из камней  
стучит к пивной коляска инвалида.  
   
Полгода, как свихнулась тетя Лида.  
Ждет писем от погибших сыновей.  
Сопит старьевщик у ее дверей,  
разглядывая драную хламиду.  
   
Плывет по тылу медленное лето.  
Отец народов щурится с портрета.  
Под ним — закрытый хлебный магазин.  
   
Дом в зелени. Приют любви и вере.  
Раневскою добытый керосин.  
Ахматовой распахнутые двери.  
   
ЗАПИСКА НА ЗАПЕРТЫХ ДВЕРЯХ 
Нажал на кнопочку?  
Привет!  
Смени изжогою истому.  
Меня сегодня дома нет.  
И никогда не будет дома.  
   
Считай себе, что ты поэт.  
Но больше дверь мою не торкай.  
Не все же я.  
Иди к потомкам.  
Потомков тоже дома нет. 
 
 
									
									 | 
									  |