 |
ГОЛОСА
№2, 2004
Ян Шенкман
. . .
сегодня ночью тишина
вращала мной с нездешней силой
и узнавая голос милый
я оборачивался на
ее необъяснимый голос
не понимая где она
и ждал испытывая голод
и если повторялся звук
готов был у нее из рук
готов был у нее из рук
. . .
И тени неоконченных деревьев,
и небо, непохожее на землю,
и зеркало, которым никого
не отразить, и то окно, в котором
находится еще одно окно, —
и дерево, отброшенное тенью,
и небо, так похожее на землю,
и зеркало, в котором ничего
не изменить, и то окно, в котором
находится еще одна стена.
. . .
Совсем светло, а дождь идет.
Кто это спящего пугает.
Конец ли света настает,
Иль лампочка перегорает.
Кто это издали зовет
И в знак согласия кивает,
Что снова дело принимает
Совсем хреновый оборот.
Сейчас мой голос прочитает
Стихи, но связок не сорвет.
Сейчас стемнеет, по углам
Две тени бегают с опаской.
Кто это знак недобрый нам
Подал и спрятался под маской.
Но нас здесь нет, мы были там,
Где дождь идет, где рвутся связки.
И за четой оконных рам
Отыщемся по голосам
Из-за обилья мутной краски.
Так кто же голосом моим
Читая, спящего тревожит.
Вот пустота. Вот ангел Божий.
Вот я. Вот снова херувим
Шуршит крылами или, может,
Горит, и голос это дым.
Молчу, но чувствую, по коже
Мне водят лезвием тупым.
Ну вот и ты. А за окном
Опять невнятная погода.
Опять беда обходит дом
И озирается у входа.
Опять навязчивый фантом
Смеется в зеркале моем
И исчезает с небосвода.
Ну вот и ты. Вот пустота.
Вот ангел с голосом недужным.
Вот окон мутная чета
Не пропускает нас наружу.
Вот я молчу. Вот тени кружат.
Но не находят ни черта.
Все заблудилось здесь, внутри.
То тени лезвию перечат.
То свет за окнами горит.
Там черт тасует чет и нечет
И наизнанку говорит.
Ну вот и ты. Теперь светло.
Теперь понятно, кто от яви
Освободит мое стекло
И одеяло мне поправит.
Ну вот и ты… А дождь идет.
. . .
я проснулся
в чужой квартире,
и мне не легче
от того, что в твоей
. . .
пока я был в глубоком трансе
и жил, меняя страх на совесть,
пока отыскивал в пространстве
какой-то бесполезный полюс,
и ангелы меня любили,
и черти были осторожны,
я соглашался на любые
условия, но невозможны
условия в убогом доме
под наблюдением наружным,
мне ничего не нужно, кроме
того, что мне уже не нужно
|
|
