 |
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
№2, 2018
Дмитрий Румянцев
ДЫХАНЬЕ РОТ В РОТ
* * *
пока течет вода на мельницу судеб
пусть претворится текст, как тесто, в пышный хлеб
пусть притворится, что поэт испек калач
и он еще горяч, и от бессмертья ключ
кастальским назови его, не назови
но сто´ят облака´ лирической возни
пока, как купола, над городом стоят
пока в подвале — течь, пока наш лайнер под
текучий кипяток тропических морей
уходит, и не снять тяжелых якорей
и остается знать, что остается стих
под стрехами дворов, высокими, как стерх
(и со снижением штиля:)
под скрипы колымаг, под брехотню дворняг
отпущенный, как змей воздушный в Карадаг
как на свободу — раб...
опущенный, как флаг...
оцененный за так, как фуфел, как ништяк
КНИГОЧЕИ
ночлежка называлась «аргентина»
играл джаз-банд для банд ночных волков
прогулочный корабль дураков
ссадил меня сюды и был таков
где авенида упиралась в рынок
там встал я, проходимец, сам не свой
домой, домой, домой, пора домой
идет всю ночь по кругу голова
и мысли... мысли ходят в кругосветку
пока сосед за стенкою соседку...
и мотылек колотится о сетку
и жизнь моя сладка, как пахлава похвала
здесь все случится, может быть, еще
мы в классики всерьез играем сами
(ни борхес, ни кортасар нипочем!)
дорога угрожает «кирпичом»
судьбина устрашает палачом
заманивает тертым калачом
пусть позабылись снами, кто не с нами
а мы себя по-новому прочтем
вот атлас мира прошуршал и замер
вот ветер с моря, гул миров и зуммер
и музыка, и голос за плечом
ЛЕТО
вдоль да по мостовым паучатами пуха плывет
баснословный июнь сквозь бензольную дымку отечества
и беременная так несет свой живот
словно маленький будда под лотосом сердца живет
и лицо ее внутренним светом подсвечено
я иду трын-травой сквозь расплавленный зноем асфальт
сквозь меня проступают шершавого времени трещины
да открылся купальный сезон — разрешили нырять наугад
в реку будущих дней, и от бремени в ночь разрешаются женщины
хорошо! хорошо! девяносто два дня хорошо!
и грехи отпускает, шарахнувши, молния августа
манко светит экран, пусть же будут еще и еще
навещать меня строки, что к вам отпускаю без адреса
в плодородные сроки плодливого летнего празднества
ЛЮБИМАЯ, МОРЕ, ОБЛАКА
представь, что я давно тебя люблю
и мы, прикинь, в солониках, в раю
где небо подпирает кипарис
а мы, пойми, от бренности спаслись
где в тучах персеид туманный хвост
так хорошо, что можно ставить гост
и мы с тобою вписаны в пейзаж
и дикий секс вмещает дикий пляж
а позже по заюзанным кафе
я голову терял, как олоферн
когда башкою упирался в лиф
и ты была прекрасна, как юдифь
(когда башкой я тыкал в медь колен)
и танцевала танец на столе
где под луной и солнцами пьяны
мы были обаятельней волны
и берега, чтоб барышнею икс
по побережью, влажному от брызг
ты уходила в уравненье мглы...
двух неизвестных неизвестней, мы
двум неизвестным встали на пути
чтоб ты не смела от меня уйти
в том августе, что позже сентября
где звездопад, где ты... где не был я
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...где моря гул погугли про меня
* * *
на небе радуги повисли
день радостен и счастьем дарит
играет лысая певица
у перехода на гитаре
девчонка, выскочка, гордячка
как сказано у мандельштама
а мы на дачах, мы на дачах
из полымя берем каштаны
такое лето, что назвал бы
его я именем библейским
и в котелке поспели крабы
и хорошо в садах лицейских
да мы как будто лицеисты
и мы начнем играть с затакта
на небе радуги повисли
как договор земли и выси
любить нас в вечности, вот так-то
СТРАШИЛКА
я рожден за уральским хребтом
в самом сердце сибирского тракта
там, где карлик с сиамским котом
ходит-бродит предвестником марта
и очки подвязавши жгутом
как в засмертье... а здесь — хорошо
и ни капли, ни аза не страшно
вот опять он по тучам прошел
в старых шлепках, в халате домашнем
пронося с хризантемой горшок
недотыкомка, призрак, мираж
ты напрасно здесь ходишь подолгу
я возьму тебя на карандаш
и отдам лучезарному богу...
только он все глядит на дорогу:
— Дай мне сердце!
...и сердце отдашь...
СУГГЕСТИЯ
никуда не уйти нам от внутренней липкой цензуры
но какое блаженство — сидеть взаперти
с головой в облаках, с прон/рицающим мрак «чевенгуром»
с паровозиком смыслов внутри
из пещер подсознания горькою сыростью тянет
прозябаньем и дымом кострищ
и выходит из чащи пораненный мамонт
и идет вдоль железной дороги. И не запретишь
помраченному разуму посвист разбойной охоты
на свинцовые кудри его и (в крови) колтуны
так, сидя при свече двухсотваттной, окажешься возле дакоты
никогда не поняв: для чего? и откуда? и кто ты?
хоть все книги прочти, хоть в бегах прошерсти полстраны
хоть до смерти дойди — до хрипящей мокроты
до сухого остатка, смыкающей горло немоты
— ничего, ничего! почаны вы мои, почаны!
...только лампочка тонко сияет, и свет от ее позолоты
озаряет испод, тот, в котором мы все не вольны...
2-е АВГУСТА
второе августа, и праздник вдв
с утра по ящику густая пропаганда
а здесь архангелом играет на трубе
патлатый лабух из джазбанда
и ходит водомерка по воде
как дух не вышедшего из огня десанта
война и мир, пусть весь крестьянский мир
приходит, чтоб детей отдать на службу
полегче с ними, тятька-командир
не в службу — в дружбу
пусть генеральский выкажет мундир
пятно коньячное, икру его белужью
пусть дольше века солнцем мглится день
их увольнения, пусть канонад мигрень
отступится от русского солдата
который тянет квас, что бравый швейк
да лыбится на вечер-фейерверк
и в интернете не почти за фейк:
«ему за дружбу ничего не надо»
* * *
солнце в небе — как мячик с форхенда
ясноокая вырастет молния деревом звука
устремляясь в надир. и о чем только пишет френдлента? —
что жена мне уже не любовница и не подруга
кончен август, прирезан. и в мире бесчинствует осень
и в кафе переваренный кофе — такие помои
и в судьбине — помпеи, но каждый твой шаг — судьбоносен
homo dei
а созревшее слово — такая окажется лажа
даже стыдно! и, может, разумней в ботве окопаться, над грядкой
стюардесса приносит горячий улун для всего экипажа
и стройна, словно лань
и летим в предзакатное утро уже без оглядки
СПРАВОЧНАЯ АЭРОПОРТА
вот и все. залюби меня насмерть. залюби меня насмерть — и все,
операторша шустова настя, как луна выпивоху басё, —
я ведь тоже плыву через глобус под хмельком по погибшей реке
или чартерный жду аэробус, оказавшись в глубоком пике.
я жестоко болею. сгораю. умираю, иду в пустоту.
ожидаю конца. ожидаю на крылах оренбургского ту
ту, с которой (как это далеко!) был прижит прилетающий сын
из краев, где вертлявая сойка плачет в ветвях норфолкской сосны.
облака над провинцией встали, как когда-то в китайском стихе.
а когда-то и мы умирали, заблудившись в любви, как в грехе.
полюби меня, настя: сегодня я — харбинский поэт и пилот,
пусть — улыбчивый голос — как сводня, на посадку идет самолет.
помоги, телефонная гейша, мне священным дыханьем рот в рот.
номер твой — из шести сефирот.
* * *
стрекоза. и фасеточным зреньем
ты пространство провидишь инако
я предвижу, что ты, как иаков
знаешь лествицы крупные звенья
одинокая спутница веку
разлагает цвета на волокна
и когда я однажды умолкну
на стихи наглядевшийся сверху
позови меня тихо на идиш
мы в небесный отправимся китеж
в тишину через солнечный кипиш
быстрокрылая, будет так, веришь?
ясноокая, тошно мне, видишь?
* * *
В сад каменных домов войдя, сентябрь не чует раскардаша:
с утра на город льет дождя неупиваемая чаша.
Я думал здесь — осенний день, но вышел и увидел нечто:
идут в мечты стада людей, и их смартфоны точно свечки.
Здесь крупнорогие быки, здесь и овечки, и омички,
и выкликают пастухи их имена на перекличке.
Я помню этот вертоград, сей достопамятный зверинец,
где тучи черные висят — авианосец и эсминец.
Идут осенние бои. Ничто не стоит юность наша.
И только надо всем — любви неупиваемая чаша
comme à la guerre... et c'est la vie... лукавый агнец, волк нестрашный,
и вифлеемския звезды мерцает огонек блиндажный...
ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ, или ПОД МОСТОМ МИРАБО
На праздник единения с Тобой
я поднят до зари (четвертой стражи):
здесь колокол струится, что прибой,
здесь дождевой пузырь над головой,
здесь вихрь на пустыре, скуля, дворняжит.
Так хорошо! Такая красота,
что ночь вину прольет, и вы — посмейте.
И на картинке в книжице Пьета
таким рассветным светом залита,
что вы в нее как следует не верьте!
На кухне, на светающем мольберте
о вечности исполнена мечта.
И на палитре Он смешал цвета.
И под быками Мирабо — бессмертье...
|
|
