 |
ГОЛОСА
№4, 2013
Амарсана Улзытуев
БИЗНЕСМЕН ИЗ МОНГОЛИИ. ИРКУТСК
Как ворон на голой ветке, на крыше высотки сидит одиноко,
Вконец обанкротившийся, с высоты 13-го этажа, свесил ноги,
Включили уже свои камеры ангелы смерти — фотографы и ТВ-журналисты,
В консульство, на том берегу священного моря, уже позвонили.
Энх Этреч, дорогой, что ты забыл в краю голодных духов сибирских,
Эх, да чтобы верхом на лошадке скакать, да по степям по альпийским,
Даже успеваешь сказать — что люб тебе этот град, эта страна лесная,
Даришь в качестве сувенира из Улан-Батора свой труп спасателю из МЧС...
Да и что этот глупый спасатель смог бы, он что ли спаситель Будда,
Да и разве вернул бы он бабки, проигранные вчера в рулетку,
Вечен смертный огонь желаний — так говорил Сидящий на Лотосе,
Нечем было долг погасить, китайским драконом испепеливший душу...
Энх Этреч, дорогой, зачем ты играл, как дитя с волчком, с колесом Сансары,
Смех отар, гул табунов, песни степей кинул за россыпь фишек и звезд?
Глух и нем потомок людей сокровенных сказаний и длинной воли,
А́хам и óхам чужий, все скачет к родным пепелищам на пегой в яблоках...
ОБОО — С ДОЛГИМ «О»...
У села Цагаан-Морин, т. е. Белая Лошадь, у одноименной реченьки,
У самого детства моего деревенского, летнего — на юге Бурятии,
Как взбирались мы на горку, на высокую Хуугэн-обоо —
Капище, в смысле, Детское — для детей, стало быть...
И вот мы карабкаемся на нее, на самую ее макушку с проплешиной,
Иволгу по пути слушаем, землянику кушаем, камешки вниз кидаем,
А сами думаем, не рассердятся ли на нас эзэны, таинственные и грозные,
С глазами кузнечиков и стрекоз, с ушами одуванчиков и васильков.
А вот как рассердятся, так и спрячут от нас землянику сладкую,
А вот как солнышко тучами закроют-затянут, а то и грозой отстегают...
Потому и молча идем-взбираемся, стадо загорелых и голопузых,
Пóтом от жары и жажды исходим, а кто соплями зелеными.
А следом за нами бабки наши и дедки, которые уже умерли,
А с ними и те из нас, которые уже выросли и тоже умерли,
Взбираются разношерстной толпой, как тарбаганы-суслики, озираются,
Взопрели в своих шелковых халатах, бездонных, как детские сны...
Вот и капище, с каменным туром, с разноцветными лоскутами на деревцах,
Воина древнего здесь, с незапамятных пор, доспехи зарыты,
Все мои родичи по маминой линии, со всей пучеглазой Закамны, здесь собрались,
Вселенная — ты тверже смерти, камлает старик, жертвуя спички и молоко...
* * *
И.В.
Помню, как-то взбрело мне на пианино учиться,
Помню, как помогала, как не давала лениться,
Литинститут, мы такие смешные, давай по общаге носиться,
Как у Хармса старушки, из окон валиться...
Там, где рана, ты корочкой, кожицей, нежной живицей,
Тотчас рядом врастая в меня, то сестрою, то красной девицей,
Ирка, Ирочка, песня невинная, юность моя, чаровница,
Где ты, что ты, спасительница, соученица...
Дай, и я заживлю твои раны, как свечи задую,
Дай, и я тебе песню спою, у кровати твоей заворкую,
Отведу твои беды, отправлю к чертям, заколдую,
Я ведь знатный шаман теперь, и судьбою, как бубном, верчу я.
Что случилось с тобой, приключилось с тобою, сестрица,
Чу, дурацкие мысли гоню от себя, начинаю сердиться,
Разве только, безбожник, попрошу перед светлой седмицей,
Я Его попрошу, возоплю за тебя, если что, заступиться...
ТЕХНИКА БЕЗОПАСНОГО ПОЦЕЛУЯ НА МОРОЗЕ
Еду в Республику Саха — кто без греха, первый брось в меня строганиной из рыбины чир!
Нету... всем блазнится она, нежная вечной мерзлотой и северным сиянием,
Да, купили меня с потрохами — за экологически чистое небо в алмазах,
За поцелуй на морозе взасос с тобою, краса!
Во время долгого поцелуя с тобою нельзя: улыбаться, разевать рот — скует язык
(Вот почему якутяне молчаливые, как мамонты),
При этом руки держи в рукавицах, иначе пальцы примерзнут к вселенной
(Поэтому якутяне не размахивают руками и очень редко обнимаются)...
Где мохнатые лошади снег тебенят, продвигаясь внутри пломбира,
А башковитые волки, вгрызаясь в косулю, подранят вторую — дабы дней через 20 вернуться за нею...
Где якут, если сел на коня, — превращается сразу в поэта,
И влекут блаженную рыбу в подледные сети психоделические воды великой Лены...
Здесь по Аянскому тракту два века сплошь белели кости ямщицких коней,
Здесь эвен иль эвенк, юкагир или чукча — вместо компаса пользовались якутским,
И со времен ымыяхтахской культуры здесь после краткого лета первого снега ждут не дождутся,
И собирают в огромный замороженный куб оленье молоко — для сказочной книги рекордов Гиннеса...
И черными полярными ночами у них все никак не сойдутся генетические концы на якут точка ру,
И пращуров во тьме веков всё ищут, словно детдомовские своих родителей,
Черноглазые и гордые, так доверчиво смотрят в глаза, словно это я потерял их в бескрайних, как космос, снегах,
Узкоглазый бродяга, охмурил их красавицу-мать и бросил...
|
|
