 |
ГОЛОСА
№1, 2003
Олег Чухонцев
ОТСРОЧКА
ТРИ НАБРОСКА
I
Осень мусор пропагандистский гонит по Пресне и, озирая
город, голый и незнакомый, и на лету ловя его жест,
осознаёшь с опозданьем внезапным, что Третья война мировая
в общем проиграна малой кровью,
и раздражение требует жертв.
Стервой пованивает, вороны с карканьем рыщут чем поживиться,
в выломанной арматуре зияет черными внутренностями пейзаж,
где, как шумерский воин в обузе собственной амуниции,
не притупивши оружья, почиет
мертвым сном Минтяжмаш.
II
Листья по пролетарским скверам ярче, чем флаги, метеосводка
с кухни погоды, иначе с фронта, шибает, как общепит,
а уж брусчатка под демонстрантами - сущая сковородка:
митинг ли, спирт ли Royal, осетинская водка,
плюнь - зашипит.
Дивны дела твои, Немезида, в варварских ойкуменах мира:
огненный взмоет петух на Днестре и безглавый летит за Кодор,
алым Кавказ окропится, и белая крыша поедет с Памира,
вставит макаров в обойму словцо, и калашников дернет затвор,
щелк - и весь разговор!
III
Дребезг стекол оконных, в стакане вызванивание морзянки,
разбитый асфальт мостовых, и обок дрожащие высадки тощие,
и чад солидоловый, мозг разъедающий, и настроение то еще...
О, переведи этот дым и скрежет, японский бог, эти танки
во что-то стоящее.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
. . .
Всё oрут на орищах, а оглянуться -
тьму чудищ очнувшихся вывернет лемех,
из тени Эллады в Египет вернуться:
какие-то сфинксы в буденновских шлемах
с гранитными песьими головами,
с прооранными ушами, с рябыми
брылами, и дикий дерет геловани
пустыню царапками гробовыми.
. . .
Век-заложник, каинова печать
на устах и на раменах.
Можно все взорвать и опять начать,
можно все, но убивец страх...
Я хочу, я пытаюсь сказаться, но
вырывается из горла хрип,
как из чайника, выкипевшего давно
до нутра, и металл горит.
. . .
Жизнь - это высшая мера с отсрочкой, думаешь, перебирая марки:
взрывы страстей и домов, банкротства, выигрыши, теракты,
или вот в кляссер пинцетом вкладывать маленькие подарки
и получить отдарок бумажный с диагнозом катаракты...
. . .
Вечный запах стираного белья,
это сохнет бедная плоть твоя,
пропитавшая пoґтом уток с основой,
выжми эту жилу, конца ей нет, разверни края
и начни по новой.
Выжми эту жилу, проверь на свет,
где не бош, а босх развернул сюжет
и распял его на кривой веревке
для слепых, ковыряющих пальцем ноль,
как саму материю тратит моль
вроде звездной татуировки.
А кто видит мир без червивых дыр,
а пылающим куполом как потир,
световою сам становясь мембраной,
понимает, что я хочу сказать,
перематывая из холстинки прядь
золотую на безымянный...
. . .
Короче, еще короче!
четыре, ну восемь строк
от силы, и если точен
навылет и поперек
всему и сквозь всё, а лица -
размноженный негатив:
туринская плащаница
на каждом, на всех, кто жив.
. . .
И не то, чтобы тайна сия велика
или светит мне путь роковой,
только я истекаю тщетой как река
из последних своих рукавов.
Зря в царицынских плавнях речной корабел
вахтенный будет шарить журнал.
Ты прими меня, море, в свою колыбель,
где и буй ни один не живал.
Вниз и вниз, мимо всех браконьерских сетей
и застав, я кончаюсь туда,
где осетр тяжелеет в себе сам третей,
и как кровь солонеет вода.
|
|
